ЦИКЛ – IV (1969 – 1971)

В геолого-разведочную партию /ГРП/ Денис Доценко выехал впервые в конце января шестьдесят девятого года вместе с главным геологом ВЧГЭ Ратниковым, начальником Северной ГРП Игнатовым и его тещей. Всего в кузове гусеничного вездехода ГАЗ-71 находилось одиннадцать человек. Упаковка была настолько плотной, что никто не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Да еще посреди кузова лежали какие-то вещи. Из Нырвакинота выехали вечером при хорошей погоде, за перевалом вошли в пургу. Дуло с востока, в правый борт, за спинами сидящих образовались маленькие сугробы.

- Доценко, дай матрац, - попросила одна из пассажирок - Василиса Прескверная.

Денис тянул-тянул, вытянуть не мог, матрац не поддается, он придавлен, защемлен.

- Сдохнешь... никому не нужна, - злится Василиса.

У Ратникова на спине тоже образовался сугробик, но он его начисто игнорирует, ему плевать на неудобства, потому что главнее - геология, он думает только о ней.

Ночь. Пурга. В свете фар дороги не видать. Водитель останавливает вездеход, Игнат выскакивает из кабины в снежную круговерть, согнувшись, идет впереди машины, ищет признаки трассы, показывает направление движения. Временами отчаянный проводник исчезает в белой мятущейся мгле. Однажды водитель проехал мимо Игната, не заметив его. Игнат догнал машину, наорал на вездеходчика, сам сел за рычаги. Так они и рулили попеременно, белые, запорошенные снегом, похожие на дедов Морозов механизаторы.

123 километр трассы Нырвакинот-Иультин. Гостиница для дорожников и шоферов. Столовая. Один из пассажиров вездехода - молодой лупоглазый геолог по кличке Балда-Балбес-ибн-Оболтус-Остолоп-оглы с нагло-глупой, как у клоуна Никулина, улыбкой любезничает с симпатичной раздатчицей / в тундре все молодые женщины кажутся невероятно симпатичными/.

- Привет, Надя. Что-то я не вижу Вали, где она?

- Про нее все спрашивают. Нету Вали, она уехала на Шмидт.

- Ай, как жаль, - притворно сокрушается Балбес, берет свой борщ и садится за столик.

У Ратникова и Дениса пока то другие интересы - они ищут туалет. Нашли. Ратников нырнул туда первый и закрылся, а Денис схватил за руку администратор.

- Пассажиры?

- Да. С вездехода.

- Кто вам разрешил сюда заходить? Гостиница закрытого типа и в туалет вам нельзя!

- Но нас приспичило. Невозможно терпеть,

- Меня это не касается. Здесь посторонним ссать нельзя. Идите на улицу!

- Там пурга, холодно, обморозиться можно.

- Это ваше личное дело. Убирайтесь отсюда! Ратников замер в теплой кабине, слушает, ухмыляется. Денис стоит в коридоре, уходить не хочет - не потащит же его силой ретивый служака. Администратор матюгнулся и ушел.

Вездеход едет дальше. Рядом с Денисом сидит бодрая Игнатова теща, ее украшает бородавка на носу. Она весело щебечет, улыбается, прижимает к пышной груди большой металлический будильник, завернутый в шаль. Периодически она разворачивает свое сокровище, протирает стекло, любуется стрелками. "Скоро буду дома, лягу спать", - мечтает счастливая женщина. На 145 километре трассы она покинула вездеход, оставшимся пассажирам стало просторнее на ширину ее бедер, завернутых в шубу. "Баба с возу - кобыле легче", - вслух произнес Балбес.

На Амгуэме вездеход попал в наледь. Тонкий лед затрещал, булькнула вода. Балбес, ухмыляясь, пошутил: "Скоро нам конец. Надо закурить последнюю папиросу". "Что болтаешь-то?" - буркнула Василиса Прескверная. "Гы-ы-ы", - ответил Балбес. Наледь проскочили удачно, хоть и с треском, провалиться не удалось.

159 километр, база Майныпонтаваамской ГРП. Ратников и Доценко в жарко натопленной комнате геолога Репкина пьют пятизвездный коньяк и спирт. Закуска - минтаевая икра и колбаса "киевская". Завершив трапезу крепким горячим кофе, проверяющие убедились, что на Майне все в порядке, геолог Репкин со своими обязанностями справляется и собрались ехать дальше. Пурга усилилась, Репкин удивлен: "Куда вас несет? Оставайтесь, переждите непогоду, не сходите с ума". Но начальник Северной ГРП Игнатов неумолим. Он полон решимости и веры, у него большой тундропроходческий опыт и бесстрашие. А Ратникову все равно - пурга, не пурга - какая разница? Его погода не волнует, главное - геология, он думает только о ней. Поехали по льду Амгуэмы. Пуржища неистовствует.

180 километр. Снова наледь, а в ней - два замороженных грузовика-уральца. Вездеход подбирает трех замерзающих парней и одну девицу, ту самую Валю, которая отправилась на Шмидт и которой интересовался Балбес. Ее запихали в вездеход вперед ногами и босой. "Как же ты шла?" - поразился водитель вездехода. "Меня несли", - скромно призналась румянощекая дама с белым инеем на ресницах. Вслед за ней втиснулся ее путевой дружок, с которым она провела двое суток в одном кукуле, спасаясь от лютой стужи. Молодые люди выжили, шофер "Уральца" считал Валентину своей драгоценной находкой. Он посадил ее на колени и грубовато-заботливо прикрыл подол полушубка.

Второй шофер - неуемный балагур Яша-хохол - вписался в кабину водителя. Третий спасенный - угрюмый мужик с сайгачьим носом - чудом втиснулся между другими пассажирами. Упаковка вообще стала бочечно-селедочной, ни вздохнуть, ни пукнуть. Спасенные считали, что теперь они в полной безопасности и возбужденно переговаривались. Яшка-хохол шутил, Валя звонко хохотала, заглушая воющий дуэт мотора и пурги. "Сколько я ее знаю, она всегда хохочет, даже во время акта", - пояснил Балбес. "Тада конечно", - ответил Денис.

Вездеход между тем, не имея ориентиров, окончательно заблудился. Потеряв дорогу, он угодил в глубокую снежную яму, сел на брюхо, забуксовал. Мужики-механики подложили под гузки бревно, выкарабкались из ямы, поехали дальше, по твердой поверхности, но неизвестно куда. Теоретически надо было попасть на Иультинский перевал. Практически вездеход, движимый самонадеянностью Игната, много раз ездившего по этой дороге, пробивался сквозь снежные вихри в непонятном направлении. Это был слепой полет в ночи, дорога в никуда. В сердцах людей закралась тревога. Скулила Василиса Прескверная. Приумолкли спасенные Яша-хохол и Валя-хохотуха. Никак не реагировал на происходящее только пьяный радист, он спал, согнувшись в скобку. Оболтус то всхрапывал, засыпая, то молол чепуху, то курил, а в общем - нервничал. Ратников, как всегда, изображал бодрячка: "Ого! Вот это пурга! Но ничего, осталось всего сто километров, доедем!"

Фанатичного упрямства Игната хватило на восемь часов слепой езды. В три часа ночи, когда вездеход неожиданно свалился на лед Амгуэмы, до него дошло - капитально блуданули, сделав петлю, возвратились назад. Игнат понял - попасть на перевал в таких климатических условиях никак невозможно даже ему, чукотскому супермену.        Измученная машина застыла на гладкой ледяной полосе. Люди погрузились в полудрему.

У Дениса, вторые сутки сидящего на твердом ящике, задница изнемогала от усталости, ныла, горела и требовала отдыха. Свободы просили сдавленные в одном положении ноги, обутые в тесные негнущиеся валенки, им хотелось вытянуться, распрямиться, а куда? Гадко было в голове, желудке и на сердце – сказывалось похмелье. К тому же под утро возникла большая естественная потребность, и когда Денису стало невтерпеж, он попытался выбраться
наружу, но безуспешно. "Куда! - заорала на него Василиса Прескверная, - Сидите! Не выходите! Морозу сюда притащите!" Но тут еще двое пассажиров выразили страстное желание выбраться из вездехода на свободу. Троим мужикам удалось пробиться к дверце и открыть ее. Двое первых прыгнули вниз, поскользнулись, брякнулись об лед и заскользили по реке, гонимые сильным ветром. Их унесло в темноту. Обратно они возвратились ползком.

Денис, учтя ошибку товарищей, на лед спустился осторожно и мелкими шажками пошел к берегу. На зеркально-гладком участке льда мощный порыв ветра погнал его вниз по Амгуэме, как буер. С трудом, затормозив на заснеженной линзе, Денис вернулся к вездеходу, зацепился за гусеницу и, спустив штаны, присел рядом с ней. Ветер злой, обжигающий, но дело сделано быстро, ничто не успело отмерзнуть. Забравшись в кузов и усевшись на свое место, Денис почувствовал глубокое удовлетворение. И вспомнились ему строчки из замечательной песни: "Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь!"

Теперь на волю рванул созревший до критического состояния главный геолог Ратников. Его, как и предшественников, свирепым ветром отнесло от вездехода метров на тридцать, там он дристанул и, не одевая меховых штанов, потрусил, пригнувшись, навстречу ветру, к вездеходу, а лямки-помочи летели за его спиной, извивались и трепетали, как змеи. Этот подвиг он вынужден был совершать трижды, потому что у него абсолютно некстати, как пурга, разыгрался понос.

Рассвело. Поехали. Смотрит Игнат вперед - домики! Да ведь это 190 километр трассы! В темной и грязной комнате с голыми панцирными койками геологи растопили печку-бочку, погрелись и снова отправились в путь, теперь уж точно на перевал.

В Иультине тихо, тепло, спокойно падают снежинки. Горняцкий поселок от восточного ветра защищают горы. Вездеход остановился около столовой. Геологи отобедали, посетили контору рудника, до самой крыши занесенную снегом, прошли в нее сквозь снежный тоннель. В Северную ГРП ехало уже десять человек, стало гораздо свободней. Еще одно существо занимало места мало. Это был белый кролик-альбинос. Долгая езда в загазованном пространстве, вой мотора и частые встряски подорвали здоровье зверька и до конечного пункта он не дотянул, в шести километрах от Керкергина скончался. Хозяйка заплакала.

Снова наступила ночь. Но теперь вездеход шел по вешкам, расставленным вдоль зимника Иультин-Мыс Шмидта, а после поворота на запад - по снежной целине.

- Вижу огонек на буровой! - закричал один из местных буровиков-разведчиков.

- То не огонек, то звезда, но она расположена точно над вышкой, так что едем правильно, - уточнил другой абориген.

Проверяющих из Центра экспедиции принял в своем теплом домике старший геолог Патлаков. У него "гости" отлично поужинали и улеглись спать на полу, подстелив одеяла. Денис блаженно вытянул ноги. "Боже, как хорошо!" - думал он, улыбаясь.

Перед сном Денис вынужден был посетить наружный туалет - мерзопакостную кучу мерзлого дерьма, огороженную досками и толью. Отправляясь в уборную, разведчики говорят: "Иду на подвиг", а возвращаясь оттуда, восклицают: "Свежо питание, да серется с трудом!" Такова одна из отвратительных сторон зимнего геологоразведочного быта. Бедная Черная Кость!

Старший геолог Северной ГРП - неистовый коммунист. Над всеми домиками поселка реют алые стяги - это его работа. Красная, пламенеющая улица среди снежно-белого пространства. Через улицу - два лозунга-транспаранта: "Слава новаторам и передовикам производства!" и "Земной поклон вам, разведчики недр". Можно было подумать, что в ГРП сложилась революционная ситуация. Единственное аполитичное сооружение, на котором Патлаков не решился водрузить красный флаг - это черная будка мерзопакостного общественного туалета.

Ясным морозным утром старший геолог-разведчик привел начальство в штольню, где оно осмотрело сложные, с изгибами и разветвлениями, раздувами и переживший кварц-вольфрамитовые жилы и набрало образцов. Ратников кривился - работе мешала маленькая горняцкая каска, выданная Патлаковым в соответствии с правилами ТБ, но которая на голову не лезла и ее приходилось таскать в руках. Сдав дурацкие касочки, геологи вышли из темно-тихой штольни на яркий, слепящий белый свет и ахнули - погода резко изменялась. Встречный пронизывающий ветер, ядовитая поземка, яростный мороз, хватающий за лицо. Пока они дошли до поселка, приморозили носы и щеки. И Ратников, и Доценко походом в штольню остались недовольны.

Следующим объектом проверки деятельности ГРП стала плохо прогретая баня с ледяным кафельным полом, отрицательной температурой в раздевалке и кратковременными, беспомощными вспышками пара при поливе горячих камней. Веников не было. Ратников кривился, кочевряжился. После бани он ушел к начальнику партии Игнатову, а Денис остался у Патлакова. Ужинали со спиртом и строганиной.

Был тут и Балбес, поведавший историю машинисток Риммы и Камиллы, уволенных из экспедиции и изгнанных из поселка за аморальное поведение. В чем оно заключалось? Римма, напившись коктейля из спирта и вина /один к одному/ приглашала парня, раздевалась до гола и начинала с ним играться. Если партнер ей чем-либо не угождал, она выскакивала из своей комнаты, голая, бежала по коридору общежития и пряталась в другой комнате. Возбужденный кабальеро гонялся за ней, пытался ее поймать и положить на место.

- Зашел я как-то в комнату девочек, а с Риммы слазит клиент, - рассказывал Балбес. - Римма встала и говорит капризно

- Ах, это ты, Валера, а я думала, Коля, сейчас его очередь.

Однажды она проснулась в чужой комнате, стала одеваться, а трусиков нету. Все мужское население общежития искало риммины трусики, да так и не нашло. Видимо, кто-то прикарманил их, взял на память, как сувенир. "А, хрен с ними, - сказала Римма, покидая ночлежку, - у меня другие трусы есть".

Балбес неоднократно охотился за Риммой с фотоаппаратом. Однажды ему удалось сфотографировать ее в голом виде, да жаль, сокрушался он, кадров на пленке оказалось мало. "Все остальное было нормально - и освещение, и высокая чувствительность пленки, и модель. Если бы новую пленку зарядить - такие бы кадрики были! "

Ночью Доценко и Теренников слушали драматический диалог Ратникова и Патлакова. Это было столкновение двух разных миров, двух враждебных идеологий. Ни по одному поднятому Патлаковым вопросу не было достигнуто соглашения. Спор касался производства, энтузиазма, любви к геологии, положение разведчиков вообще и в ВЧГЭ в частности. Они не понимали друг друга - главный геолог, кабинетный администратор и стационарный трудяга-разведчик-тундровик. Первый требовал - надо! Второй просил - дай! Ратников требовал безусловного выполнения плана, Патлаков просил исполнителей. "Что, сытый голодному не товарищ?" - иронично спросил Ратников, угадав мысли Патлакова. "Вот именно", - мрачно согласился разведчик.

Ратников /сытый/ глаголил бодрым, оптимистичным тоном, его положение обязывало. Он демонстрировал убежденность, энергию, волю, мощный деловой дух и веру в победу. Патлаков /голодный/ говорил тихим, гнусавым, плачущим голосом, тяжко вздыхал и делал трагические паузы. Его большие черные телячьи глаза, покрытые влагой, жалобно смотрели на грозного начальника. Проговорили они до четырех утра и остались каждый при своем мнении.

То же самое было и днем, в конторе ГРП. Снова разговор по кругу "надо-дай, надо-дай" и полное взаимонепонимание. Ратников требовал больше энтузиазма, Патлаков просил больше исполнителей работ. Опять жалобные глаза, тяжкие вздохи и безнадежное махание рукой.

Ратников и Доценко смотрели геологические материалы Северной ГРП восемь часов без передыху в окружении плакатов геологического содержания, высказываний-афоризмов известных геологов, которыми, надо полагать, руководствовался Патлаков в своей практической деятельности:

"Геолог должен знать нутро своего месторождения" Н.В.Чернов.

"Каждый метр горной вырыботки - это новая геология" В.М. Крейтер.

РЎРЅРѕРІР° наступила ночь. РќРѕ теперь вездеход шел РїРѕ вешкам, расставленным вдоль Р·РёРјРЅРёРєР° Р